FFXII Ultimania Omega Gaiden Shousetsu: Ubugoe no Hi

[Drakonika]

Какие ставить ворнинги, рейтинги и жанры - я пока хз (я в этом плохо разбираюсь). Частота выкладывания будет конечно меньше, чем с Ультиманией по Восьмёрке, ибо объёмы. Всего глав девять, так что до конца лета я явно не управлюсь. В общем, наслаждайтесь.

Название: Неумолчный вой над столицей вечного тумана
Фандом: Final Fantasy XII
Автор: ベニー松山 (Бенни Мацуяма)
Переводчик: Драконка

Глава 1. День первого крика.

Глава 1
День первого крика

Этот город был прекрасен – и обречён на гибель.
Над гладью озера возвышался королевский дворец, словно бы паря холодной и прекрасной громадой в льющемся с небес лунном свете. Вокруг раскинулись аккуратные и чистые улочки, окутанные темнотой.
Столица напряжённо замерла в ожидании нападения имперских сил, но по всему городу тут и там было заметно беспокойное движение жителей, что чувствовали разлитое в воздухе напряжение. А над всем этим в чистом ночном небе сияли яркие звёзды, и если бы кто-то смог взглянуть вниз с высоты, на которой расположилась Луна, то суета людей показалась бы ему лишь шевелением пылинок, потревоженных ветром. Древний город был таким же, каким его изображали на живописных полотнах художники прошлого. А потом...
Всё было разрушено, разбито, уничтожено.
Словно в кошмарном сне.
Даже творящееся в аду (если бы существовал в мире Ивалиса ад) не сравнилось бы с разразившимся здесь в ту ночь ужасом. Безумие, для описания которого ни в одном языке не нашлось бы подходящих слов, в мгновение ока захлестнуло город.
Сначала появился невероятно густой туман.
Здесь стоит сказать, что туман – мист – источник магической силы, есть повсюду, во всём сущем, и обычно не представляет опасности. Более того, без использования его энергии невозможно было бы существование многих и многих технологий, что служат опорой жизни и процветания людей. Мист – такая же неотъемлемая часть мира, как воздух.
Однако концентрация появившегося в тот момент миста была столь высока, что язык не повернулся бы назвать её попросту «ненормальной». Воздух был полон дождевых капель, словно бы все дожди прошедшего тысячелетия пролились всего за какой-нибудь час, и давление воды всё возрастало – вот на что было похоже неистовое буйство миста. Обычно невидимый и неосязаемый, он достиг невероятной концентрации и превратился в поток ярко-жёлтого света, обращавший в прах всё на своём пути. Двигаясь по спирали, он безжалостно смёл жилые кварталы, оставив нетронутыми лишь те немногие строения, что находились вблизи сердца вихря обретшего плоть миста – королевского дворца. Но их можно было пересчитать по пальцам, больше в обширной столице не осталось ни единого нетронутого здания.
Свирепствование воплощённого миста длилось не более нескольких секунд, а потом началось то, что наполнило столицу ужасом, ненавистью и безумием, превратив её даже не в ад, а в нечто куда более кошмарное.
Обратив город в руины, мист не утратил ни силы, ни яркости, но воплотил свою немыслимую мощь в другой форме – магических заклинаниях. Это была хорошо известная людям магия стихий: огня, льда, молнии, – однако наделённая поистине немыслимой разрушительной силой. И эта сила обрушилась на тех, кому посчастливилось (или НЕ посчастливилось, учитывая развитие ситуации) избежать гибели при первом ударе миста.
Магический огонь, способный обратить в пар даже камни, сотнями тугих алых змей растёкся по улицам, мгновенно обращая в пепел всех, кого успевал коснуться. Те, кому удавалось избежать смертоносных языков, сгорали заживо в потоках лавы из расплавленного камня зданий или гибли в струях раскалённого пара.
А совсем рядом бушевала наисвирепейшая зима. Холод, способный вмиг проморозить всё вокруг до самых атомов, превращал свои жертвы в безжизненные ледяные статуи. Покрытые инеем, они на миг замирали, ужасающе прекрасные, и рассыпались ледяным крошевом позёмки. Тысячи жизней были сметены с лица земли, словно сорванные ураганом цветочные лепестки.
Но самую обильную жатву собрала разразившаяся гроза. Из-за невероятного перепада температур она бушевала особенно сильно, мертвенные вспышки молний непрестанно озаряли лежащую в руинах столицу, а сверкающая сеть электрических разрядов оплетала развалины, находя тех, кто надеялся скрыться там от погибели.
В живых оставалась едва ли тысячная доля жителей, а высвобожденная взбесившаяся магия продолжала терзать столицу.
Десятки лет копившиеся под землёй ядовитые испарения, достигшие ужасающей концентрации, вырывались на поверхность. Став ещё смертоноснее в созданных магией условиях, они заполнили всё вокруг губительным покровом. Немыслимо яркие вспышки ослепляли, волнами расходилось сияние, что превращало тело в камень, чёрное пламя пожирало плоть, оставляя лишь грязную жижу, шары нездешнего света затягивали в вечное «ничто» и «нигде». А затем воцарилась полнейшая тишина, не стало слышно даже криков гибнущих людей, только бушующий огонь взвился с новой силой, словно в него подлили масла.
И тут случилось неслыханное: прочнейшая скала, на которой стоял город, стала трескаться и лопаться, разваливаясь на куски. Столица уходила под землю, и лишь каким-то чудом оставшийся нетронутым королевский дворец остался наполовину погружённым в озеро, словно символ погибшей династии.
На небе больше не перемигивались звёзды: лишь только унялась разбушевавшаяся магия, его затянули непроглядные тучи. Из-за поднявшихся к небу дыма и пепла пролившийся на руины дождь был чёрным. Вобрав немалое количество миста, он теперь отдавал его земле, и там, где раньше тянулись улицы и стояли дома, раскинулось зловонное болото. Из его глубин поднимался густой туман, подобно вуали навеки закрывший от солнца погибшую столицу.
Таково было рождение проклятой земли, где мист так и остался стелиться в низинах. Пропитанный злом разрушенный город, что вскоре обретёт имя, произносимое со страхом и отвращением.
Набудис, Мёртвая столица.

***

Сразу после разрушения Набудиса
Сквозь ливень слышен звук, похожий на завывание ветра. После устроенного мистом хаоса воздух оставался недвижим, и струи дождя падали с небес отвесной стеной.
Это был плач. Полный отчаяния и боли вопль истерзанной души, который невозможно было сдержать.
Кто-то всё же остался жив, поистине по счастливой случайности избежав удара всласть порезвившейся над развалинами косы смерти. Но кто знает, быть может, попасть под этот удар было бы большей удачей – ведь тогда не терзала бы его эта чудовищная скорбь и ненависть, не заставляла бы надрывать голос в страшных муках.
Это был мугл. Его шерсть была уже чёрной от налипшей грязи, и он кричал, кричал, не умолкая ни на миг, разрывая себе горло отчаянным воплем. Это звук совсем не был похож на звонкие и приятные голоса муглов; он словно слетал с порванных струн, похожий на пронзительный скрип попавшего в ножны песка о клинок, и рвался прочь, сквозь неподвижный воздух.
Вопль оборвался, изо рта мугла потекла кровь: горло не выдерживало такого напряжения. Но он не прекратил свой горестный плач и продолжал завывать, словно не чувствуя боли, иначе просто разорвался бы от заполнявшего его безграничного горя и отчаяния, которое требовало выхода. Его разум из последних сил удерживал шаткое равновесие на грани безумия, и ясно было, что мугл не умолкнет, захлёбываясь кровью, пока не лопнут доведённые до предела голосовые связки.
Неподалёку скорчилась другая фигурка – одна из расы ну-мо. Живущие втрое дольше, чем хьюмы, представители этого немногочисленного племени были наделены выдающимся интеллектом и талантом к магии, однако эта ну-мо, казалось, утратила саму способность связно мыслить. Она неподвижно лежала под грязным дождём, уставившись широко раскрытыми немигающими глазами в никуда и безвольно открыв рот, и только слёзы, что оставляли на её грязных щеках две светлые дорожки, продолжали течь, давая понять, что она ещё жива.
Но она не видела расстилавшейся перед ней картины разрушения. Перед её внутренним взором вставали другие руины – обломки уничтоженной веры в светлых богов, к которым с юных лет возносилось её сердце на крыльях молитвы. Если и правда боги смотрели за миром людей, то были это жестокие и бессердечные боги, раз они смогли допустить такую неописуемую трагедию. И не было им прощения за это, ведь до последнего мига старая ну-мо, окружённая криками отчаяния и агонии, всем сердцем верила и надеялась, что они придут на помощь.
Её вера была убита. И теперь, когда боги предали её, оставив один на один с отчаянием, она поняла, что больше в её сердце не возникнет светлый образ, что всегда придавал сил. И по сравнению с этим даже невыносимая боль, что жгла ей глаза, казалась чем-то незаметным. Легче было навечно утратить разум, и ну-мо осознанно двигалась к этой черте, медленно, но верно.
Где-то в стороне слышался грохот падающих обломков. Там, скользя по жидкой грязи, женщина-банга пыталась разгрести груду камня, бывшую некогда жилым домом. Её правая нога до колена была обугленной головёшкой – из-за огня, что бушевал здесь совсем недавно – но банга словно не замечала этого, а только продолжала сосредоточенно раскапывать нагромождение обломков, да твердила, словно заклинание, какие-то слова.
Она шептала имена. Имена своих детей, что пропали без следа в чудовищном столпотворении, и мужа, сгоревшего у неё на глазах в тщетной попытке защитить свою супругу. Она самозабвенно разгребала развалины, повторяя и повторяя имена своих любимых, которых уже наверняка не было в живых, и верила с отчаянной надеждой, что стоит отвернуть вот этот обгорелый булыжник, и из трещины под ним выскочат её дети, целые и невредимые, и кинутся в материнские объятия.
Но эти развалины принадлежали даже не её дому. Отброшенная ударной волной, она пришла в себя в совсем другой части Набудиса, хотя так и не могла понять, где именно. Знала только, что ей во что бы то ни стало нужно разобрать этот завал. Её руки были окровавлены, а сквозь содранную чешую и стёртое мясо пальцев жутко белели оголившиеся кости. Но она не останавливалась, ведь остановиться – значит, признать, что она навсегда потеряла свою драгоценную семью.
Тяжёлый обломок отвалился в сторону, открыв под собой нишу, достаточную для того, чтобы там смог укрыться человек. Банга запустила руки в проём и вытащила обугленное тельце ребёнка-хьюма. Вскинув голову к небесам, она издала яростный вопль, а вспоровшая брюхо чёрных туч молния озарила её лицо, чудовищно обожжённое и искажённое свирепой ненавистью. Ненавистью к тем, кто вызвал к жизни эту трагедию.
Эта же молния вырвала из темноты две фигуры, что брели вдоль внешней стены разрушенного города: будто бы в страхе прижавшую длинные уши виеру и юношу-хьюма, который опирался на свою спутницу, чтобы не упасть, ибо ноги почти не держали его. Казалось, его тело было укрыто какими-то обрывками тряпья, но на самом деле это были до неузнаваемости изодранные доспехи. Порванная застёжка наконец не выдержала, и, когда на очередном шаге юноша споткнулся, искорёженный кусок металла свалился на разбитую мостовую, отправив эхо метаться среди развалин. Молодая виера нахмурилась и посмотрела под ноги.
Лицо её спутника не выражало ничего, он словно и не осознавал, где находится и что происходит вокруг. Как будто душа уже покинула это тело, оставив лишь пустую оболочку. Он просто механически переставлял ноги, не понимая даже, кто с ним рядом и не даёт ему упасть. Его сознание было затуманено, и даже ослепительные вспышки молний не вызывали никакой реакции. Но даже в таком состоянии он крепко сжимал в руке перевязь с двумя мечами, вдетыми в ножны, сжимал так, словно это от них зависела его жизнь и сохранность его души.
И прежде чем двое исчезли под покровом густого леса, оставляя за спиной разрушенный и растерзанный город, их озарила последняя вспышка молнии, по яркости превзошедшая все предыдущие, и залила всё вокруг белым светом.
Будто бы обвиняя их.